Интервью с замдиректора Кунсткамеры
Антрополог, социолог, философ, заместитель директора по научной работе Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого (Кунстакамера) РАН Владимир Давыдов рассказал порталу «Дети Арктики», каким он видит Крайний Север и его жителей.
– Меня это понятие интересовало как альтернатива понятию «идентичность». Идентичность – нечто, что копируется, а аутентичность – подлинность, истинность, и в этом смысле она противопоставляется как идентичности, так и массовой культуре. В философском смысле аутентичная личность живет не какими-то навязанными ценностями, а в соответствии со своим мышлением, желаниями, идеями о себе; в том числе это касается стремления жить так, как жили предки. Именно на этом базируется традиционная культура.
Но на вопрос, можно ли найти что-то неизменившееся в современном мире, ответ простой: нельзя. Все адаптируется к новейшим тенденциям, и в современной культуре аутентичность становится, скорее, ответом на запросы людей (в том числе туристов), которые ищут истинную национальную культуру. Эти процессы – предмет исследования новой этнографии.
Доктор философии (PhD), кандидат социологических наук, заместитель директора по научной работе Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого (Кунсткамера) РАН; научный сотрудник научно-образовательного центра «Циркумполярная Чукотка», Чукотский филиал СВФУ (г. Анадырь).
Родился в 1981 году в Ленинграде.
В 2003-м окончил факультет социологии Санкт-Петербургского государственного университета (СПбГУ) с присвоением квалификации «социальный антрополог».
В 2005–2006 годах стажировался в Норвежском техническом национальном университете в институте социальной антропологии.
В 2007-м защитил кандидатскую диссертацию по теме «Этнокультурная аутентичность представителей молодежи из числа коренных народов Севера в российском мегаполисе».
В 2012-м защитил докторскую (PhD) диссертацию в Абердинском Университете (Великобритания) по теме «Люди в движении: проекты индустриального развития и использование пространства охотниками, оленеводами и рыболовами Северного Байкала».
– Здесь все не так просто. В некоторых сообществах люди, действительно, максимально ориентированы на запросы туриндустрии: оленеводы меняют маршруты перекочевок и их амплитуду; быт, одежда, кухня становятся в каком-то смысле «картинкой для туристов», материалом для медиапродукта в соцсетях. Но не будем спешить с негативными оценками: описанный подход зачастую позволяет сохранить элементы традиционной культуры именно благодаря тому, что они пользуются спросом.
Но есть и оленеводы, которые стремятся сохранить свои ресурсы в первую очередь для себя самих. Такой подход мы наблюдали, например, на Таймыре, где побывали в этом году с экспедицией. Туда туристы приезжают небольшими группами – и это, как правило, как раз те люди, которые пытаются найти аутентичную культуру; северян, «не испорченных» туризмом.
– Мне очень нравится работать на Таймыре – в первую очередь из-за людей, которые очень гостеприимно, по-доброму относятся к приезжим, но в то же время сохраняют независимость от них.
Не стоит специально гоняться за экзотикой. Если вы никогда не были, например, на Чукотке – можно ехать в абсолютно любой населенный пункт: даже в километре от столицы региона вы найдете и ярангу, и оленей, и традиционное хозяйствование. Да и путешествие в таймырскую Хатангу или чукотский Анадырь – уже самое настоящее приключение.
– Мы отправились туда с представителями Русского географического общества и туристической компании Mzungu Expeditions – она организует путешествия в места, где жива подлинная, «несрежисированная» национальная культура. Одной из наших задач как раз и было наблюдение за тем, как местное сообщество взаимодействует с туристами.
Здесь же, в поселке Попигай и его окрестностях, я работал в 2014 году вместе с Владимиром Ивановичем Дьяченко, моим коллегой по Кунсткамере. Поэтому мне было особенно интересно попасть в эту среду и посмотреть, как она изменилось за 10 лет.
– Сразу бросается в глаза, что заметно сократилось число оленеводческих бригад – примерно втрое. И оленей в стадах стало меньше. Молодежь менее охотно работает в тундре: люди переезжают вначале в поселок Попигай, затем в Хатангу. Остаются только сильные хозяйства, люди, кочующие семьями.
В тундровый быт вошли новые материалы – легкие покрышки, пластик, который крепят даже на полозья нарт, чтобы лучше скользили. Появилась современная техника, новые средства передвижения – и они постепенно вытесняют оленя. Раньше было довольно много верховых оленей (у долган и эвенков развито верховое оленеводство); животные, как и их всадники, обладали хорошими навыками для поездок по тундре верхом. Сейчас олени менее обученные, диковатые. Но эта традиция все-таки не затухает: техника и топливо стоят дорого, поэтому жители Таймыра продолжают использовать оленя как транспорт.
– Кое-где в обиход входит быстрое питание – доширак, например. Но в большинстве своем местные жители продолжают готовить вкусные и полезные долганские блюда: из рыбы, оленины. Удивительно, что при минимуме продуктов в долганской кухне очень разные вкусы, которые не повторяются.
– Остановить их невозможно, да и нет в этом смысла, иначе это будет какая-то странная манипуляция людьми. Человек должен хотеть быть тем, кто он есть, – в этом и проявляется аутентичность. Можно лишь создать условия, чтобы люди сохраняли культуру и язык – через государственные программы, поддержку со стороны компаний, работающих в Арктике. Но выбор в конечном счете остается за людьми, ничего не должно быть навязано.
Господдержка реально помогает сохранить оленеводство как отрасль – примером тому Чукотка, где благодаря дотациям были созданы новые оленеводческие предприятия, а значит, и люди остались на родной земле.
– Да, мы ездили туда с женой и ребенком, приезжали в разные сезоны, каждый раз на три месяца, суммарно получилось больше года.
Когда находишься в экспедиции с семьей, получаешь гораздо более разнообразную информацию, чем если бы приехал один или с коллегой-мужчиной. Точнее, просто другую. И другие вещи замечаешь.
«Мужское» путешествие ориентировано на мобильность, открытия, новые впечатления, освоение больших пространств: сели на снегоход или лодку – кто нас остановит? А в семье с детьми экстрим уже не пройдет. Зато ты видишь, как устроен быт людей, как они справляются с повседневными задачами. На Чукотке, например, сразу бросается в глаза, насколько быстро исчезают только что привезенные продукты. Перед Новым годом фрукты появились – а через пару дней на прилавках уже ничего нет, кроме квашеной капусты…
И местные жители по-разному общаются с мужчиной и женщиной. Когда видят семью с ребенком, понимают, что у людей те же проблемы, что и у них. Стараются помочь. Мясом делятся, например.
Вообще, чтобы понять местных, надо вместе с ними покочевать, пожить и в тундре, и в поселке. Ярангу освоить. Сложно, конечно, было вести в точности такой же образ жизни, как они, но погружение у нас получилось. Это вообще лучший метод антропологических исследований – приехать минимум на год и собрать информацию из всех сфер жизни; получить не визуальный, а телесный опыт; не выстраивать границу – мол, вот я приехал вас изучать, а разделять с людьми все их трудности, осваивать их практики.
– Да. Классическая этнография выросла из опыта политических ссыльных, которые на севере оказались не по своей воле, жили там по несколько лет, изучали язык, становились частью местного сообщества и одновременно его исследовали – то есть смотрели на него как инсайдеры и аутсайдеры одновременно. Вспомним в этой связи Владимира Германовича Богораза. Он и другие первопроходцы создавали науку.
Это и есть оптимальный подход к исследованиям, меняющий представления о жизни, избавляющий от стереотипов. К сожалению, современные этнографы порою забывают классиков, происходит как бы переоткрытие научных традиций. Вроде бы много новых и свежих идей появляется – но если разобраться, все они уже были у Богораза...
В то же время у каждой школы есть свои плюсы, нельзя сказать, что какая-то из них хуже. Общение с коллегами их разных стран, обмен информацией, знакомство с тем, как они интерпретируют одни и те же процессы, формируют и обогащают язык науки.
И, конечно, личность исследователя играет большую роль: какие смыслы он замечает, какие концептуальные схемы использует, как описывает культуру.
– На Крайнем Севере, как это ни парадоксально, не бывает безвыходных ситуаций. Если нет транспорта – все равно чудесным образом попадешь в нужную тебе точку. Не позаботился заранее о ночевке? На месте обязательно найдешь себе крышу над головой! А голодным точно никогда не останешься. И все потому, что в Арктике люди помогают друг другу, в беде не бросают. Взаимовыручка там проявляется во всем и везде.
Незабываемые эмоции остались после похода на остров Колючин в Чукотском море – мы вместе с местными жителями отправились туда пересчитывать берлоги белого медведя. Подходишь к берлоге с собакой – а оттуда вдруг нос высовывается… Для человека, который раньше никогда с этим не сталкивался, впечатления, конечно, очень сильные! Северяне и тут приходят на подмогу со своими знаниями: у них веками вырабатывался своего рода этический кодекс общения с медведем.
– Местные знают, что медведь первым не нападает. Нельзя проявлять агрессию в его адрес, но хорошо бы держать в руках какой-то предмет – палку, лопату, чтобы показать свое доминирование. Но лучшее, что можно сделать, – исчезнуть до того, как медведь тебя заметил.
Вообще это главный принцип взаимодействия с природой: не тревожить ее без нужды, не брать лишнего на охоте и рыбалке, усмирить свой азарт и желание запастись добычей впрок. Настоящий северный рыбак или охотник понимает, что этот ресурс надо сохранять; что важно наладить взаимоотношения с местными духами – а в то, что хозяева места существует, многие народы верят и в наши дни.
Я работал с долганами, эвенками, чукчами, наблюдал их взаимодействие с окружающим их ландшафтом: у них есть определенные места для жертвоприношений духам, сильны представления о том, что на охоту нужно выходить с чистым сердцем, а если мысли нехороши, то и удачи не будет. То есть традиции этих народов ориентированы на длительные отношения с территорией, а значит, и на ее сохранение.
– Конечно! И с таким же уважением они относятся к объектам, созданным людьми. Рядом с сакральными сооружениями можно оставлять монеты, подарки духам. Но уносить оттуда ничего нельзя – иначе счастья не жди.
– Как ни удивительно, традиционные представления и подходы действуют и в отношениях с техногенными ландшафтами. Люди и эти места населяют духами – как правило, не очень добрыми. Или объясняют необычные для них события старым, привычным образом. Или же используют новые предметы для многовековых практик.
– Да. Северу не чужды эксперименты. Вот есть серьезная проблема – Арктику заполонили металлические контейнеры. Жители «большой земли» бьют тревогу, а хозяйка яранги просит мужчин поставить контейнер рядом с жилищем – там шкуры хранить удобно. И если сегодня приехать, например, в чукотское село Уэлен, то увидишь не желаемую экзотику, а огромное количество контейнеров, разбросанных по косе. Возникает ощущение какой-то фантасмагории, а потом оказывается, что в них местные жители устроили сараи. Или выброшенные металлические бочки – как их только не применяют! И как тележки, и как коптильни для рыбы, и как материал для обшивки строений, и как емкости для хранения воды…
Север быстро осваивает и усваивает новое, но традиционным остается отношение к вещам; люди адаптируют их к своей жизни. В использовании снегохода, например, местным жителям очень помогает умение ориентироваться в пространстве, которые они унаследовали от предков, знание своего ландшафта. И так было всегда: тот же балок, который сегодня воспринимается как традиционное передвижное жилище, появился в Арктике всего 100 лет назад.
Вообще для жителей Арктики характерны многозадачность, владение огромным количеством навыков и чрезвычайная изобретательность. Недавно, например, один умелец из Амгуэмы соорудил гибрид нарт и кибитки, да еще и умудрился эту штуку приспособить вместо дополнительного полога в яранге. Теперь это и новая «комната» в жилище, и средство передвижения, и место для ночевки на охоте. Кое-кого из местных изобретение заинтересовало, они и для себя захотели такую же вещь.
Вот так и создаются новые традиции – культура ведь не существует в законсервированном виде. Что-то постоянно изобретается, что-то потом забывается, а что-то и приживается.
– Уже состоялась реэкспозиция Кунсткамеры, продолжается череда научных мероприятий, пополняется необычными событиями афиша для посетителей.
По традиции 6 декабря – в день основания музея – директор Кунсткамеры делает выстрел из пушки Петропавловской крепости, а для всех посетителей экскурсии бесплатны.
Но самое главное событие еще впереди – в недалеком будущем откроется новое здание многофункционального научно-хранительского комплекса на Заповедной улице. Его площадь примерно в 10 раз больше, чем у старого здания. И это создаст совершенно новые возможности для хранения предметов из музейных фондов, их исследования и реставрации. Предусмотрено пространство и для открытого хранения, так что ждем вас на новой площадке!
Факты, проекты, ссылки
Факты, проекты, ссылки
Факты, проекты, ссылки
Факты, проекты, ссылки
Факты, проекты, ссылки
Факты, проекты, ссылки
Факты, проекты, ссылки
С вашей помощью библиотека портала может стать обширнее! Если у вас есть книга, которую вы хотели бы разместить на сайте, вы можете предложить ее для публикации.
Обратите внимание, что все материалы публикуются на основании открытой лицензии и будут доступны для всех пользователей. Опубликованы могут быть только те материалы, которые не нарушают авторских прав правообладателей.
Предоставленные материалы были направлены на модерацию.
Нам необходимо некоторое время, чтобы убедиться в том, что публикация издания в открытом доступе не нарушит авторских прав правообладателей.
English
